Немного поэзии и прозы
Он родился таким - нелюбимым, ненужным,
Раздражая людей своим видом наружным...
Самым страшненьким был из рожденных котят,
И никем был не выбран, никем был не взят...
И пищанием своим раздражал даже кошку,
И решили хозяева выбросить крошку...
А он выжить сумел, не замерз, не подох,
Научился бороться, спасаться от блох...
Побеждать и сражаться в неравных боях,
Закаляясь, мудрея на этих страстях...
Поедая отбросы у мусорных свалок,
И скрываясь от криков и брошенных палок...
Им пугали родители шумных детей,
Шкурка цвет потеряла от снега, дождей,
Внешний вид заставлял возмущаться народ:
"До чего же ужасно-уродливый кот!"
Даже местные псы и собаки
Избегали участия в драке...
Он покорно терпел, ожидая прощенья,
Он причины не знал людской злобы и мщения,
Он бежал за детьми и выпрашивал ласку,
Терся лбом и мяукал, увидев колбаску...
Благодарно мурлыкал сердобольным старушкам,
Их размоченным в банках консервных горбушкам...
Как-то утром от криков проснулся весь дом,
Это было весной с этим бедным котом...
Он лежал на боку и мяукал от боли,
И вокруг была лужа от вытекшей крови...
Он хрипел, задыхался, пытался ползти,
К тем, кто мог бы помочь, к тем кто мог бы спасти...
И в глазах было столько страдания,
Умирая, он ждал сострадания...
Шерсти нежно коснулась рука человека...
(Как и раненый кот - человек был - калека)...
Замурлыкал, почувствовав рядом тепло -
Он привык быть ненужным и чувствовал зло...
А здесь трепетность и соучастие,
А здесь помощь, где боль и несчастье...
Человек, прижал к сердцу дрожащий клубок:
"Потерпи, милый котик! Я рядом, сынок!"
И укрыв его тельце мохнатым шарфом,
Осторожно понес по дорожке за дом...
Это утро застыло у многих в глазах,
До сих пор вспоминают старушки в слезах,
Как их добрый сосед - сам больной, еле ходит, -
На прогулку кота необычного водит...
Кот-красавец! Какой-то, мол, редкой породы,
Что однажды его чуть не сбили уроды...
Такой умненький котик! И верный - на диво...
И на солнышке шкурка сияет красиво!
Никуда не уходит от ног инвалида,
Умиление такое от этого вида!
И привязанность, преданность на загляденье,
Ну не котик, а прелесть! Вознаграждение...
Иван Бунин. КОШКА В КРАПИВЕ ЗА ДОМОМ ЖИЛА
Кошка в крапиве за домом жила.
Дом обветшалый молчал, как могила.
Кошка в него по ночам приходила
И замирала напротив стола.
Стол обращен к образам - позабыли,
Стол как стоял, так остался.
В углу Каплями воск затвердел на полу -
Это горевшие свечи оплыли.
Помнишь? Лежит старичок-холостяк:
Кротко закрыты ресницы - и кротко
В черненький галстук воткнулась бородка.
Свечи пылают, дрожит нависающий мрак..
Темен теперь этот дом по ночам.
Кошка приходит и светит глазами.
Угол мерцает во тьме образами.
Ветер шумит по печам.
1907
Шилин Владимир
Серый кот – моя отрада,
Спрыгнул нехотя с печи:
- Не дадут поспать как надо!
– Он в усы свои ворчит.
- Ну, а что ты делал ночью?
- Да, мышей гонял всю ночь!
- Нету мышек, между прочим,
Ты меня уж не морочь!
Кот обиделся, конечно,
Оправдаться он не смог,
И к жене придя, поспешно
Стал тереться возле ног.
Он смотрел ей нежно в очи,
Но его прогнали прочь:
- Ты, наверно, сыт и очень
– Ведь мышей ловил всю ночь!
Джеймс Хэрриот. КОШАЧЬИ ИСТОРИИ
Отдельные новеллы этого сборника увидели свет в книгах: "О всех созданиях - больших и малых", 1985 (главы 12 и 60), "О всех созданиях - прекрасных и удивительных", 1987 (глава 21), "Из воспоминаний сельского ветеринара", 1993 (часть III, глава 4) и "Среди йоркширских холмов", 1996 (главы 40, 44, 46 и 52).
ВСТУПЛЕНИЕ
Кошки всегда занимали большое место в моей жизни, и когда я рос в Глазго, и когда занимался ветеринарной практикой в холмах Йоркшира. Вот и теперь, когда я ушел на покой, они по-прежнему делают мои дни светлее.
Собственно, даже профессию ветеринара я выбрал отчасти из-за них. Мои школьные годы прошли под знаком Дона, великолепного ирландского сеттера. Без малого четырнадцать лет мы с ним бродили по шотландским холмам, но когда возвращались с прогулок домой, меня всегда радостно встречали мои кошки - выгибая спины, вились у моих ног, мурлыкали, терлись мордочками о мои руки.
Дома у нас постоянно жили кошки, и каждая обладала своим особым обаянием. Я любил их всех за врожденную грациозность, неподражаемое изящество, за глубокую привязанность, которой они отвечали на ласку, и я мечтал о том дне, когда буду знать о них все, поступив в Ветеринарный колледж. Их шаловливость также служила постоянным источником радости. Например, Топси - проказница, всегда готовая затеять игру. Вот она бочком, пританцовывая и лукаво насторожив ушки, подбирается к Дону. Он не выдерживает, прыгает на нее, и начинается веселая возня.
Порой та или иная кошка заболевала, к ней вызывали ветеринара, и я взирал на него с робким благоговением: ведь он досконально изучил всю кошачью породу, знал каждый их нерв, каждую косточку, каждую мышцу!
И я был ошеломлен, когда, став студентом, обнаружил, что мои возлюбленные кошки абсолютно не интересуют светил ветеринарии. Мои учебники включали солиднейший том - "Анатомию домашних животных" Сиссона. Снимать его с полки было нелегкой задачей, а носить с собой и подавно. Я с нетерпением перелистал его страницы, изобиловавшие изображениями внутренностей лошади, коровы, овцы, свиньи и собаки - строго в этом порядке. Собаку втиснули туда с заметным трудом, а кошку мне вообще обнаружить не удалось. Отчаявшись, я заглянул в указатель. На "к" - ничего. А! Наверное, следует искать на "F": Felis catus - кошка домашняя. Но и тут меня подстерегало разочарование, и я был вынужден с грустью прийти к заключению, что мои бедные пушистые подружки не удостоились даже беглого упоминания.
Я никак не мог взять это в толк. А как же тысячи старичков и старушек, не говоря уж о прикованных к постели хронических больных, которые черпают радость и утешение в любви своих кошек? Ведь других четвероногих друзей они не в состоянии держать. О чем думают именитые светила моей науки? Да они попросту отстали от времени. "Анатомия" Сиссона в 1910 году и переиздавалась вплоть до 1930 года - это-то еще пахнущее типографской краской издание я и штудировал в мои студенческие годы. И хотя моя профессиональная жизнь прошла главным образом в лечении крупных животных, мечтал-то я стать собачьим доктором. Однако колледж я кончил в разгар Великой депрессии тридцатых годов, когда найти хоть какую-то работу по специальности было великой удачей, - вот мне и пришлось трудиться в резиновых сапогах среди холмов Северного Йоркшира. Трудился я так пятьдесят лет и наслаждался каждой минутой. Однако вначале я полагал, что мне будет очень не хватать моих кошек.
Но я ошибся. Кошек там было полным-полно. На каждой ферме они имелись во множестве. Истребляли мышей и в условиях деревенской свободы вели полноценную кошачью жизнь. Кошки - великие ценители комфорта, и, осматривая корову, я частенько обнаруживал в сене уютное гнездышко с котятами, усердно сосущими мать. То они спали, свернувшись клубком среди тючков соломы, то нежились на солнышке в каком-нибудь укромном уголке. Для этих любительниц тепла нагретый капот моей машины оказывался в студеные зимние дни непреодолимым соблазном. Не успевал я вылезти из машины, как на ней уже восседала парочка кошек. Многие фермеры попросту любили кошек, и в их дворах, возвращаясь к машине, я обнаруживал, что нежданным теплом на ней наслаждаются десятка два пушистых созданий. Нагретый металл до последнего дюйма был испещрен отпечатками грязных лапок. Эти узоры быстро высыхали, а поскольку у меня не было ни времени, ни желания мыть машину, они оставались ее постоянным украшением.
Да и в нашем городке, бывая по вызовам в скромных домишках, я часто видел там старика или старушку с кошкой, свернувшейся у них на коленях или восседающей возле них у очага. В старости такая дружба значит очень много.
Иными словами, в кошках недостатка не было, и тем не менее в нашей науке в те годы места для них не находилось. С тех пор миновало пятьдесят лет, но положение начинало изменяться уже тогда. Преподаватели в ветеринарных колледжах включали кошек в свои лекции, и я усердно расспрашивал студентов, проходивших у нас практику, а позднее, когда мы обзавелись молодыми помощниками, которых распирало от свежеполученных знаний, я набрасывался и на них. Да и в ветеринарных журналах все чаще появлялись статьи о кошках, и я старался не пропустить ни одной из них.
Так продолжалось пятьдесят с лишним лет моей ветеринарной жизни, и теперь, на покое, я часто оглядываюсь назад и думаю о переменах, которые происходили на протяжении моего времени. Признание кошек, естественно, было лишь малой частью подлинного взрыва преобразившего мою профессию, начиная с практически полного исчезновения рабочих лошадей. Появление антибиотиков, которые покончили с почти средневековыми снадобьями, какие приходилось выписывать мне, новые хирургические методики, постоянно появляющиеся новые вакцины - все это кажется сбывшейся мечтой.
Кошки теперь, пожалуй, стали наиболее популярными четвероногими друзьями. Именитые ветеринары пишут о них солидные тома, а многие так просто специализируются на кошках.
На столе, за которым я пишу, выстроился длинный ряд учебников моей далекой юности. Среди них высится и Сиссон, по-прежнему импозантный, и все остальные, которые я сохраняю для освежения воспоминаний о былом, а то и просто, чтобы посмеяться, когда приходит такое настроение. Однако бок о бок с ними стоят прекрасные новые книги, посвященные кошкам - и только кошкам.
Вспоминаются мне и странные представления некоторых людей о кошках. Дескать, это эгоистичнейшие создания, корыстные в своих привязанностях и неспособные на самоотверженную любовь, которой дарит своего хозяина собака. Они сосредоточены исключительно на себе и заботятся только о собственных интересах. Какая чепуха! Кошки терлись мордочками о мои щеки, гладили мое лицо лапками с тщательно втянутыми когтями. Это ли не проявление любви?
Сейчас у нас в доме кошек нет, потому что наш бордер-терьер Боди их не жалует и обожает гоняться за ними. Впрочем, в погоню он бросается только, если они сами пускаются наутек, поскольку, хотя и рвется в бой с любым псом и маленьким и большим, кошек он втайне побаивается. Если кот принимает воинственную позу, Боди обходит его далеко стороной. Но когда он спит - а в свои тринадцать лет он любит поспать подольше, - нас навещают соседские кошки и усаживаются на невысокой опорной стенке перед окном кухни посмотреть, какое угощение им перепадет на этот раз.
Мы приберегаем для них всякие лакомства, которые раскладываем на стенке, однако великолепный бело-рыжий кот предпочитает ласку любым яствам. Порой мне приходится прямо-таки драться с ним, чтобы он не выбил у меня из рук картонку с угощением в своем стремлении уткнуться носом мне в ладонь под громкое мурлыканье. И я вынужден гладить его, почесывать и щекотать под подбородком, чего он и добивается.
По-моему, отойдя от дел, ни в коем случае не следует возвращаться туда, где протекала твоя трудовая жизнь. Разумеется, Скелдейл-Хаус для меня нечто несравненно большее. Это место тысяч и тысяч воспоминаний, где я делил свои холостые дни с Зигфридом и Тристаном, где я начал свою семейную жизнь и видел, как мои дети из младенцев становятся взрослыми, и полвека торжествовал победы и терпел поражения, неотъемлемые от ветеринарной практики. Но я заглядываю туда только за тем, чтобы забрать мою почту, ну и, конечно, мельком посмотреть, как идут дела.
Моя практика перешла к моему сыну Джимми и его замечательным молодым партнерам. На прошлой неделе я посидел в приемной, наблюдая за непрерывным потоком мелких животных, которых приводили и приносили для осмотра, операций, прививок. Как непохоже это на первые годы моей работы, когда на девяносто процентов нашими пациентами были лошади, крупный рогатый скот и овцы.
После я спросил у Джимми:
- С какими животными вам приходится иметь дело чаще всего?
Он на секунду задумался, а потом ответил:
- Пожалуй, с собаками и кошками - пятьдесят на пятьдесят, но, по-моему, кошки начинают вырываться вперед.
Из книги Дж. Хэрриота "Кошачьи истории" М., "Мир", 2000
